Key ideas: Революционеры и инженеры. Разрушать или строить?: Красноe Колесо - Александр Солженицын.
Что наибольшее семейное счастье бывает не с красавицами, что с красавицами, да ещё темпераментными, очень неудобно жить, – знал Илья Исакович, внушали ему разумные люди, и всё-таки он не удержался от соблазна жениться на золотоволосой Зое ... Очень, правда, ей шли драгоценности – и заплётом в волосы, и на шею, и на грудь и на руки, но Илья Исакович при замужестве предварял и потом повторял: “я – инженер, а не купец” (Тем же мельничным строительством занимаясь, он мог изменить направление деятельности, покупать и дома и землю, но чистое инженерство ушло бы от него).
Уже сняв передник, Зоя Львовна обходила комнаты и звала к столу. Да кроме главного гостя все были свои или почти: сына дома не было, но дочь Соня, её гимназическая подруга Ксенья, ещё молодой человек Наум Гальперин, сын известного в Ростове социал-демократа, которого Архангородские в 1905 году прятали у себя, с тех пор и близкое знакомство, наконец – Мадмуазель, сонина гувернантка с малых лет, вполне член семьи....
Наум и Соня... У них уже раньше было сговорено принципиально и воспитательно поговорить с отцом по поводу его участия в позорней так называемой патриотической манифестации ростовских евреев. Манифестация эта произошла ещё в конце июля и началась в хоральной синагоге, где Илья Исакович показывался лишь по праздникам, по традиции, имел там почётное место на восточной стороне, но верующим не был, и уж на манифестацию легко мог бы не пойти, а – пошёл..
С опозданием узнали молодые люди, что за обедом будет гость – известный бывший революционер, теперь отступник. Сперва это сбило их, не отложить ли нападение, но решили, что так и лучше: если в этом анархисте сохранилась капля революционной совести, то он поддержит их, а если он до конца изменник, то тем жарче и интереснее будет бой.
Так они сели за стол, ища первейшего повода, чтобы вцепиться, не откладывая позже супа.
Направив на отступника пристально-угрожающий взгляд, кудлатый Наум напряжённо спросил:
– Но какое производство вы будете развивать? Капиталистическое?
Илья Исакович потемнел, угадывая, что молодые готовят скандал, и хотел тут же загасить дерзость.
Догадался и Ободовский.... переспаривать малосмыслящую молодёжь ему казалось и старо, и скучно.
– Узнаю этот вопрос, ему уже лет двадцать! На студенческих вечеринках в конце девяностых годов вот это самое мы друг у друга и спрашивали. Тогда в студентах уже прозначился этот раскол – на революционеров и инженеров, разрушать или строить. Казалось и мне, что строить невозможно. Надо было побывать на Западе, чтоб удивиться: как там анархисты чинно живут, аккуратно работают. Кто касался дела, кто сам что-нибудь руками делал, тот знает: не капиталистическое, не социалистическое, производство только одно: то, которое создаёт национальное богатство общую материальную основу, без чего не может жить ни один народ.
Ну, ласковым многословием не замазать было чёрных горящих глаз Наума:
– Этого “национального богатства” народ при капитализме не видит и не увидит! Оно мимо его рук плывёт – и всё эксплуататорам!
Ободовский легко усмехнулся:
– А – кто такой эксплуататор? Наум дёрнул плечом:
–По-моему слишком ясно. Вам стыдно задавать такой вопрос.
– Тому, кто вертится в деле, – не стыдно, молодой человек. Стыдно тому, кто издали судит, руки сложа...
Вот сегодня смотрели мы элеватор, где недавно рос один бурьян, и современную мельницу. Мне не передать вам, какие там вложены ум, образование, предусмотрительность, опыт, организация. Это всё вместе – знаете, почём стоит? – девяносто процентов будущей прибыли! А труд рабочих, которые камни клали и кирпичи подтаскивали, – десять процентов, и то можно бы кранами заменить. Они свои десять и получили. Но ходят молодые люди, гуманитаристы… вы ведь гуманитарист?
–Какое это имеет значение? Вообще – да.
– Ходят гуманитаристы и разъясняют рабочим, что они получили мало, а вот инженеришка там в очках ни одной железки сам не передвинул, неизвестно, за что ему платят, подкуп! А умы и натуры неразвитые легко верят, возбуждаются: свой труд они ценят, а чужой им понять недоступно. Непросвещённый наш народ очень легко возбудить и соблазнить.
– А – Парамонову за что прибыль? – крикнула Соня.
– Не вся и зря, поверьте, я сказал: организация. Не вся зря. А ту, что зря, – ту надо разумными общественными мерами постепенно переключать на другие каналы. А не бомбами отнимать, как мы делали.
Нельзя было откровенней выразить своего ренегатства и капитулянтства. Наум улыбнулся криво-презрительно, переглянулся с Соней.
– Значит, вы навсегда отшатнулись от революционных методов?
Наум и Соня от напряжения и презрения забыли есть...
И он [Ободовский] досказывал им:
– Я бы это иначе назвал. Раньше меня больше всего беспокоило, как распределять всё, что без меня готово. А теперь меня больше беспокоит, как создавать. Лучшие головы и руки страны должны идти на это, а распределят головы и послабей. Когда много создано, то даже при ошибках распределения без куска никто не останется.
Наум и Соня сидели рядом, на удлинённой стороне стола, прямо против инженеров. Они переглянулись, фыркнули:
– Создавать!… Создавать – вам царизм помешает! – и решили этот вопрос покинуть для запасённого главного. Но теперь и Ободовский пожелал знать:
– А вы – какого направления, простите?
Науму пришлось ответить, но скромно, тихо, потому что об этом не кричат:
– Я – социалист-революционер.
А Илья Исакович и самые важные вещи и при самом важном подчёркивании никогда не произносил громко... Теперь, смотря на Наума почти ласково, тоже из-под бровей густо-чёрных:
– А спросить: на какие средства ваша партия живёт? Всё-таки явки, квартиры, маскировки, бомбы, переезды, побеги, литература – откуда деньги?
Наум резко отмотнулся головой:
– По-моему, об этом не принято спрашивать… И, по-моему, общественности это известно. [намек на "Эхпроприацию" т.е. грабежи]
– Вот то-то и оно, – гладко ноготь полировал о скатерть Илья Исакович. – Вас – тысячи. И никто давно не работает. И спрашивать не принято. И вы – не эксплуататоры. А национальный продукт потребляете да потребляете. Мол, в революцию всё окупится.
Илья Исакович как бы не спорил, а размышлял над тарелкой:
– Как вам не терпится этой революции. Конечно, легче кричать и занятней делать революцию, чем устраивать Россию, чёрная работа… Были бы постарше, повидали бы Пятый год, и как это всё выглядело…
Нет, так мягко сегодня отец не вывернется, готовился ему разнос:
– Стыдно, папа! Вся интеллигенция – за революцию! Отец так же рассудительно, тихо:
– А мы – не интеллигенция? Вот мы, инженеры, кто всё главное делает и строит, – мы не интеллигенция? Но разумный человек не может быть за революцию, потому что революция есть длительное и безумное разрушение. Всякая революция прежде всего не обновляет страну, а разоряет её, и надолго. И чем кровавей, чем затяжней, чем больше стране за неё платить – тем ближе она к титулу Великой.
– Но и дальше так тоже жить нельзя! – со страданием вскричала Соня. – С этой вонючей монархией – тоже жить нельзя, а она – ни за что доброй волей не уйдёт! Пойди ей объясни, что революции разоряют страну, пусть она уйдёт добровольно!
Кругленько, а твёрденько всё на том же месте скатерти гладил ногтем Илья Исакович:
– Не думайте, что без монархии вам сразу наступит так хорошо. Ещё такое наступит!… Ваш социализм для такой страны, как Россия, ещё долго не пригодится. И пока достаточно б нам либеральной конституции. Не думайте, что республика – это пирог, объядение. Соберутся сто честолюбивых адвокатов – а кто ж ещё говоруны? – и будут друг друга переговаривать. Сам собою народ управлять всё равно никогда не будет...
– Будет! Будет!! – в два голоса крикнули, в два кулака пристукнули уверенные молодые. И с последней черно-огненной надеждой ещё глянули на бывшего анархиста: неужели можно так низко и необратимо пасть?...
Илья же Исакович стал говорить настойчивее, начиная уже волноваться, это сказывалось в малых движениях его бровей и усов:
– “Пусть сильнее грянет буря”, да? Это – безответственно! Я вот поставил на юге России двести мельниц, паровых и электрических, а если сильнее грянет буря – сколько из них останутся молоть?… И что жевать будем? – даже и за этим столом?...
Илья Исакович погладил грудь, покрытую салфеткой. Он не давал голосу повыситься или сорваться:
– Пути истории – сложней, чем вам хочется руки приложить. Страна, где ты живёшь, попала в беду. Так что правильно: пропадай, чёрт с тобой? Или: я тоже хочу тебе помочь, я – твой? Живя в этой стране, надо для себя решить однажды и уже придерживаться: ты действительно ей принадлежишь душой? Или нет? Если нет – можно её разваливать, можно из неё уехать, не имеет разницы… Но если да – надо включиться в терпеливый процесс истории: работать, убеждать и понемножечку сдвигать…
Соня кричала всё, что накопилось:
– Живя в этой стране!… Живя в Ростове из той милости, что ты – личный почётный гражданин, а кто к образованию не пробился – пусть гниёт в черте оседлости! Назвал дочку Софьей, сына Владимиром, и думаешь, тебя в русские приняли? Смешное, унизительное, рабское положение! – но хотя бы не подчёркивать своего преданного рабства! Гласный городской думы!… Какую ты Россию поддерживаешь в “беде”? Какую ты Россию собираешься строить?… Патриотизм? В этой стране – патриотизм? Он сразу становится погромщиной! Вон, читай, на курсы сестёр милосердия принимают – только христианского вероисповедания! Как будто еврейские девушки будут раненым яд подсыпать! А в ростовском госпитале объявлено: персональная койка “имени Столыпина”! персональная койка “имени градоначальника Зворыкина”! Что за идиотизм? Где же граница смешного? Колоссальный Ростов, с такой образованностью, с твоими мельницами и с твоей думой, одним росчерком пера подчинён наказному атаману тех самых казаков, которые нас нагайками?… А вы у царского памятника поёте “Боже, царя”?
Илья Исакович даже губы закусил, салфетка вывалилась из-под тугого воротника.
– И всё равно… и всё равно… Надо возвыситься… И уметь видеть в России не только “Союз русского народа”, а…
Воздуха не хватало или кольнуло, но в паузу легко поддал Ободовский:
… а “Союз русских инженеров”, например.
И повёл живыми глазами на молодых.
– Да! – ухватился и упёрся рукою в стол Архангородский. – Союз русских инженеров – это менее важно?
– Чёрная сотня! – кричала Соня, цепляя рукавом неначатую корзинку сладкого, – вот что важно! Чёрной сотне ты кланяться ходил, а не родине! Мне стыдно!!
Всё-таки вывела из себя! Дрожа голосом, двумя ладонями, на рёбра поставленными, Илья Исакович показал:
– С этой стороны – чёрная сотня! С этой стороны – красная сотня! А посредине… – килем корабля ладони сложил, – десяток работников хотят пробиться – нельзя! – Раздвинул и схлопнул ладони: – Раздавят! Расплющат!